Дин открыл мне глаза на истинное положение вещей. Гнусный логхир использовал мои страхи, чтобы убедить меня в своей полезности, а на самом деле старался исключительно ради себя!

— Я есмь логхир, живой и мертвый. Я прожил на этом свете дюжину с лишним столетий, Гаррет, но до сих пор не встречал столь циничного, эгоистичного и скаредного типа, как ты. Грядут великие перемены. На наших глазах творится история, совершаются истинные чудеса. А ты требуешь, чтобы я занялся мелкой сварой, которая, вполне возможно, иссякнет сама собой.

Я не закричал, не стал кататься по полу с пеной у рта, не ворвался к Покойнику в комнату и не задушил его в присутствии свидетелей. Ибо какая от этого польза? Ему все равно, он и так мертвый. К тому же в доме посторонние. Поэтому пришлось довольствоваться тем, что я начал рисовать в воображении изощренные пытки, которым подвергну Покойника, когда гости уйдут.

— Если ты будешь постоянно меня отвлекать, я не смогу поддерживать иллюзию твоего отсутствия.

У логхира не один мозг, а несколько, поэтому он способен одновременно делать два или три дела. Из чего следует, что он может быть занозой сразу в энном количестве задниц. С моей точки зрения, весьма сомнительное достоинство.

Мысль о том, что я могу сражаться с ним лишь в темных глубинах своей души, лишь усугубила ситуацию…

— Хватит брюзжать, Гаррет. Задумайся лучше над тем, как ты оказался в таком положении.

Типичный совет старого негодяя. Иными словами, учись думать сам, мне объяснять надоело.

Легко сказать. Ни с чем подобным я до сих пор не сталкивался. Правда, поскольку ключ — это я, загадки тут никакой нет (хотя как посмотреть; с какой стати меня выбрали в ключи?).

Быть ключом мне не нравилось, но я понимал, что Покойник вряд ли ошибся. Чем иным можно объяснить тот факт (на который, кстати, не обратил внимания Пройдоха), что я спокойно вошел в храм, куда не могли проникнуть даже боги?

Как я ухитрился стать ключом? И когда? Почему меня не соизволили спросить? Девственницы, рождающие детей богам; наставники, вбивающие в божественных отпрысков основы управления и манипулирования верующими, — все они обычно удостаиваются визита посланца с небес. Так сказать, на дорожку. А я? Кто ко мне прилетал? Шиш. Голый шиш. Нет уж, увольте. Я буду помогать обыкновенным людям, которых знаю и которым хочу помочь. А боги перебьются.

Вообще-то вникать в семейные неурядицы клана Вейдеров не хотелось. Просто этот вариант представлялся более безопасным, чем та яма с дерьмом, в которую я угодил.

Покойника, должно быть, мои рассуждения изрядно позабавили, но поскольку у него были гости, он избавил меня от своих замечаний. Добившись от своей клиентуры необходимых сведений, он снабдил их новыми поручениями и отослал восвояси.

Последней ушла Торнада. Разумеется, Дин проводил ее до самой двери, старательно заслоняя спиной дверь моего кабинета, а заодно — все ценное, что было в коридоре и на что она могла польститься.

31

— Ты преувеличиваешь аморальность мисс Торнады.

Еще не успев выйти за дверь, вышеупомянутая мисс принялась обмениваться любезностями с Попкой-Дураком. Дождавшись, пока дверь захлопнется, я произнес:

— Сомневаюсь.

— Она знает, что хорошо, а что плохо. И твердо придерживается своих принципов.

— Ну да. Принцип у нее один: «Если вещь не приколочена гвоздями — значит, можно брать». А если эту вещь можно отодрать, значит, она не приколочена.

— Ты несправедлив к женщине. Впрочем, неудивительно. Тебе кажется, что на тебя ополчился весь свет, и это оправдывает твою брюзгливость.

— Мне вовсе не кажется, старый хрыч. Я знаю наверняка. А что касается брюзгливости, она будет усиливаться, если ты не перестанешь заниматься ерундой, а меня не прекратят донимать типы, по сравнению с которыми ты — писаный красавец.

Я выскочил из кабинета и ворвался в комнату Покойника. Дин явился следом за мной и встал у стены, зябко поеживаясь. Ему было страшно. Покойник держался как обычно, однако интуиция подсказывала Дину, что у нас большие неприятности. Его способ выпутываться из неприятностей заключался в том, что он не вылезал из кухни.

— Хотя ты уверен в обратном, я долго размышлял над твоей проблемой. Линда Ли вчера привезла целую тележку книг. Несколько часов подряд она, твоя подруга Тинни, ее подруга Аликс и их общая подруга Никс читали мне вслух. По сравнению с тем, что известно тебе, я не узнал почти ничего нового. Ни годороты, ни шайиры не относятся к золотому веку, порожденному склонной ко всяким глупостям фантазией человечества. Эти пантеоны заслуживают внимания исключительно как скопища ходячих нелепостей. Они возникли в воспаленном мозгу первобытных подонков общества. Таких, как они, интересуют лишь свары и драки, плотские утехи и скандалы; своих приверженцев они изводят голодом и болезнями, унижают и всячески третируют — просто ради развлечения. Но не следует забывать, что в них как в зеркале отражаются их поклонники. Боги таковы, какими рисуются верующим.

Великолепное, вероятно, было зрелище: Покойник, благосклонно внимающий красивым женщинам, которые читают ему вслух, поглощающий новые сведения и одновременно потешающийся над Гарретом, каковой где-то ползает на брюхе в грязи. А ведь он знал, каково мне приходится, — Попка-Дурак, бросив меня на произвол судьбы, полетел прямиком домой.

— Кроме того, мы должны учитывать следующее. Девушка, которая спасла тебя от шайиров, не упоминается ни в одной из книг, посвященной обоим пантеонам. Равно как и крылатый младенец. Таких существ, кстати, называют херувимами.

— Надо же! Как я сразу не вспомнил? — Херувимы являлись одной из мифологических составляющих веры, которую исповедовала моя матушка. Наиболее часто они встречались в религиозной живописи.

— Они относятся к тем мифическим существам, которые присутствуют в большинстве религий. Корни у них те же, что и у Церкви. — Черт, он снова копается в моих мыслях! — Для твоей же пользы, Гаррет. Вернемся к девушке. Ты полагаешь, она побочный отпрыск Ланга или Имара от смертной женщины?

— Она мне про себя не рассказывала.

— Верно. Вдобавок ты был слишком поглощен собственными переживаниями, чтобы попытаться это выяснить.

— Эй!

— Извини. Во всяком случае, как я уже сказал, в истории она не фигурирует. А херувим принадлежит к совершенно иному разряду божеств.

— Погоди, не торопись. Имар с Лангом — из тех типов, которые хватают все, что подвернется под руку. Авось пригодится. Причем в средствах особо не стесняются.

— Согласен. Признаться, я не вижу, чем это нам может помочь. Меня беспокоит аномалия, то есть игроки, которых по идее в игре не должно было быть. Девушка, херувим, крылатые лошади… Там, где встречается аномалия, следует ждать подвоха. Пожалуй, тебе надо было оставаться с девушкой и выяснить, что ей нужно.

— Может быть. — Как говорится, все мы гении задним-то умом. — Глядишь, если бы остался, плавал бы уже в чьем-нибудь супе, а не точил лясы с тобой.

— Какие мы сегодня колючие.

— Вот именно. Причем весь, от головы до пят. Пора бы привыкнуть, что я психую всякий раз, когда выясняется, что мой партнер потратил кучу денег, чтобы собрать городские слухи. Какого хрена тебе понадобилось платить Торнаде, которую мы знаем как облупленную, и этому Агонистесу, которого мы не знаем вовсе?

— Им вполне можно доверять. Разумеется, до известной степени.

— Неужели? А что, если кто-нибудь там, снаружи, задумается, с какой стати ты задаешь такие вопросы? Политики рождаются параноиками. Если Торнаду арестуют и допросят, она придумает что угодно, лишь бы выпутаться самой. И тогда к нам пожалуют молодчики Шустера или активисты «Зова», а то еще какие-нибудь хмыри из Кантарда или из Пан-Тантакуанской армии освобождения угнетенных фейри…

— Ты горячишься. Пожалуйста, успокойся. — Вот мерзавец, а! — Ты отказываешься увидеть истинные масштабы кризиса, разразившегося в Танфере. А также не веришь в то, что я способен защитить себя.